Наиболее устойчивые психические конструкты состоят из трех компонентов. Назову широко известные: используемые в трансактном анализе фигуры Ребенок-Родитель-Взрослый и треугольник Карпмана Жертва-Преследователь-Спасатель. Из своей практики в качестве примера приведу конструкт Инквизитор-Подсудимый-Защитник. Аналогично этому, идентичность гештальт-терапевта в ее полном и устойчивом варианте состоит из трех постоянно взаимодействующих частей: клиентской, терапевтической и супервизорской.
Рассмотрим процесс ее формирования. В начале обучения идет проработка клиентской составляющей — студент получает опыт взаимодействия как клиент. В это время он наблюдает за действиями терапевта и осознает, какой отклик они в нем получают. Это достаточно длительный и непрекращающийся процесс (рис.1).
Более полное становление идентичности гештальт-терапевта начинается с момента работы в учебных тройках. Здесь участник получает клиентский опыт, а также, что более важно — одновременно опыт работы терапевтом и супервизором (наблюдателем). Акцентирую внимание на одновременности. Во многих направлениях психотерапии (или духовных практик) становление специалиста идет по оси взаимодействия терапевт-клиент (Учитель-ученик). В этом принципиальное отличие гештальт-терапии – с начала обучения присутствие третьего компонента возникающей идентичности, а именно супервизорской (наблюдающей) части. В первом приближении ее можно обозначить как психические процессы, способствующие тому, что во время сессии у гештальт-терапевта непрерывно возникают вопросы следующего типа:
— Что я делаю?
— Зачем я это делаю?
— Уместно ли то, что я делаю?
Вопросы, конечно, бывают разные, в зависимости от ситуации, но их смысл и назначение, надеюсь, вполне понятны.
Именно наличие этого третьего компонента идентичности позволяет гештальт-терапевту использовать самого себя в качестве рабочего инструмента, со всеми своими мыслями, чувствами и импульсами. Важно, что супервизорская и терапевтическая составные части идентичности гештальт-терапевта возникают одновременно и развиваются параллельно, так, что в результате их сложно вычленить друг из друга (рис.2).
Как обстоит дело в других направлениях? В психоанализе, например, обучение, помимо изучения теории, в основном фиксируется на личном анализе будущего аналитика и супервизия подключается на достаточно позднем этапе. Поэтому внутренний супервизор идентичности будущего специалиста изначально формируется обособленно, на уже готовом фундаменте, без навыков и возможности оперативного контроля. Из-за этого в последующей практике аналитику приходится использовать максимальную отстраненность и нейтральность по отношению к клиенту. Другой пример крайнего рода– эзотерика, где супервизия в любом виде вообще отсутствует. И адепты, соответственно, могут сообщать клиенту все, что приходит в голову со всеми вытекающими последствиями, на которых сейчас нет смысла останавливаться.
Вернемся к гештальт-терапии. На третью (супервизорскую) ступень обучения приходят люди с уже сформированной идентичностью гештальт-терапевта. И здесь, помимо прочих задач, внимание уделяется кристаллизации, выделению и большему обособлению супервизорской части. Не в том смысле, что ослабевает связь с терапевтической частью, а в том, что появляются навыки ее автономного использования. Для этого количество участников в малых группах увеличивается с трех до пяти, а фокус внимания смещается с развития и поддержания терапевтической части на супервизорскую. Добавляется практика гипервизии, дающей возможность наблюдать наблюдателя — супервизорскую часть, обслуживающую терапевтическую часть идентичности (рис.3).
Со временем появляется и укрепляется идентичность супервизора. Как и раньше, она состоит из прежних трех компонентов. Разница «лишь» в том, что вычленяется супервизорская часть, что позволяет ее использовать автономно для обслуживания внешних запросов.
Рассмотрим, как проходит стандартная сессия супервизии (рис.4).
Супервизант формирует терапевтический запрос, для разрешения которого ему не достает собственных ресурсов. Супервизор своей автономной супервизорской частью оказывает поддержку клиенту, тем самым усиливая супервизорскую часть идентичности супервизанта. Важно, что супервизор имеет навыки обращения именно к этой части коллеги, внешней по отношению к его терапевтической части, внешней — в смысле способной ее наблюдать и, соответственно, обсуждать.
Что произойдет, если супервизорская часть идентичности терапевта, который обратился за помощью к супервизору, отсутствует или находится в зачаточном состоянии, например, в результате явно недостаточной работы в тройке во время базового обучения? Тогда для контакта с супервизором может быть вынесена только клиентская часть идентичности, поскольку, кроме нее, нет других внешних частей по отношению к терапевтической, способных ее наблюдать. Это с неизбежностью влечет отклик супервизором его терапевтической частью, ведь только она может войти в контакт с клиентской частью клиента с профессиональной точки зрения. Супервизия переходит в режим терапии (рис.5).
Добавлю. Я с осторожностью отношусь к появившемуся в последнему время термину «терапевтическая супервизия». Подозреваю, что за этим термином скрывается либо недостаточно развитая супервизорская часть идентичности гештальт-терапевта-супервизанта (возможную причину я уже указывал), либо недостаточно сформированная (обособленная) идентичность супервизора. Во втором варианте попытка «супервизора» выйти на контакт супервизорской частью, привносит во взаимодействие сцепленную с ней терапевтическую часть, нацеленную, соответственно, на клиентскую часть идентичности супервизанта. Вот и получается терапия в супервизии, «терапевтическая супервизия», такой себе эвфемизм (рис.6).
В заключение скажу, что весь полемический задор этой статьи направлен на то, что и так хорошо известно всем читающим эти строки – важность пристального внимания, поддержки и контроля работы в тройках (и пятерках) студентов обучающих программ по гештальт-терапии.
16 мая 2017 г.